СРАВНЕНИЕ

власти, богатства и преимуществ царских с истинным и христианским любомудрием монашеской жизни.


К предыдущей странице       Оглавление       К следующей странице


В слове или разсуждении с таким заглавием, означающем его содержание, более подробно излагаются мысли, высказанныя в одном из предыдущих слов (Слово второе - к неверующему отцу, отдел. 6 и 7) в обличение нравов общества, современнаго Златоустому Святителю.


      ВИДЯ, что многие из людей более любят и уважают кажущияся блага, нежели существенно полезныя и действительно добрыя, я считаю необходимым сказать кратко о тех и других и противопоставить теперь одни другим - блага многими презираемыя и блага весьма желаемыя, чтобы, узнав различие между теми и другими, мы ценили одни, как достойныя привязанности и спасительныя, а другия научились презирать, как ничего не стоющия. Так люди любят богатство, власть, первенство и славу, и многие ублажают властителей народов, возимых на блестящих колесницах и сопровождаемых криком глашатаев и большою толпою оруженосцев, а презирают жизнь любомудрствующих и избравших монашескую жизнь; те появляясь обращают на себя взоры народа, а эти появляясь не привлекают на себя взоров ничьих или очень немногих; и последним никто не пожелал бы уподобиться, а тем - все, между тем как приобрести власть и получить господство над народом трудно и для многих невозможно, и стремящимся к этой власти нужно иметь много денег, а избрать монашескую жизнь и проводить жизнь в служении Богу для всех одинаково легко и удобно. Притом обладание властию прекращается с этою жизнию, или лучше сказать - еще при жизни оставляет пристрастных к ней, и даже некоторых подвергало великой опасности или позору; а монашеская жизнь и теперь обогащает праведников многими благами и по скончании жизни приводит светлыми и радостными пред судилище Бога и Отца, когда большая часть начальствовавших явятся получить великое наказание за деяния своей жизни. Посему противопоставив одни другим блага любомудрия и кажущияся полезными блага владычества и славы в настоящей жизни, вникнем в различие тех и других блага; потому что при сравнении они будут более ясными, или лучше, если угодно, верховное из благ, т.е. царствование, сравнив с любомудрием, посмотрим на плоды того и другого достояния, тщательно изследовав, над кем властвует царь и над кем любомудрый. Так царь господствует над городами и областями и многими народами, руководствуя своими указаниями и военачальников и градоначальников и войска и народы и советы; а предавший себя Богу и избравший монашескую жизнь властвует над гневом и завистию и сребролюбием и сладострастием и прочими пороками, постоянно имея в виду и заботясь, как бы не допустить душу подпасть под власть гнусных страстей и не предать разум в рабство этой тяжкой тирании, но всегда соблюдать ум выше всего, поставив над страстями страх Божий. Такое господство и владычество принадлежит царю и такое монаху, так что справедливее иной назвал бы последняго царем, нежели блистающаго багряницею и венцом и сидящаго на золотом престоле.

      2. Так, по-истине царь есть тот, кто побеждает гнев и зависть и сладострастие, подчиняет все законам Божиим, сохраняет ум свой свободным и не позволяет возобладать душою страсти к удовольствиям. Такого мужа я желал бы видеть начальствующих над народами, и землею и морем, и городами и областями, и войсками; потому что кто подчинил душевныя страсти разуму, тот легко управлял бы и людьми согласно с божественными законами, так что он был бы вместо отца для подчиненных, обращаясь с городами со всякою кротостию. А кто повидимому начальствует над людьми, но раболепствует гневу и честолюбию и удовольствиям, тот, во-первых, может быть смешным для подчиненных, потому что хотя носить венец, украшенный драгоценными камнями и золотой, но сам не увенчан смиренномудрием, и хотя все тело его блестит багряницею, но душа его остается неукрашенною. Потом он не будет знать, как распорядиться с властию, потому что неспособный управлять самим собою как может подчинять законам других? Если хочешь видеть и войну того и другого, то найдешь одного сражающимся с демонами, и преодолевающим, и побеждающим и увенчиваемым от Христа; потому что он выходит на войну с божественною помощию, оградившись небесным оружием, от чего по необходимости ему и достается победа; а царя - сражающимся с варварами. А чем демоны страшней людей, тем побеждающий первых блистательнее побеждающаго последних. Если же захочешь знать и причину той и другой войны, то и в этом найдешь большое неравенство. Тот сражается с демонами за благочестие и служение Богу, или желая исторгнуть из заблуждения города и селения, а этот сражается с варварами за отнятыя местности, или пределы, или имущества; или же корыстолюбие и несправедливое властолюбие влечет его на сражение, при чем многие цари, желая большаго, теряли и настоящее. Таким образом власть и войны показывают, сколь отличны друга от друга царь и посвятивший жизнь на служение Богу; а еще точнее можно узнать их, обратив внимание на жизнь и дневныя занятия того и другого. Окажется, что один по-истине обращается с пророками, украшает душу мудростию Павла и постоянно переходит от Моисея к Исаии, от этого к Иоанну, а от него (еще) к другому (из них), царь же постоянно обращается с военачальниками и градоначальниками и оруженосцами; а с какими людьми кто постоянно обращается, тем и уподобляется нравом. Посему монашествующий сообразует свой нрав с нравами апостолов и пророков, а царь - с нравами военачальников и оруженосцев и щитоносцев, людей предающихся вину и услаждающихся удовольствиями и большую часть дня проводящих в пиршестве, не знающих ничего важнаго или добраго вследствие опьянения. Так и поэтому следует ублажать монашескую жизнь более, нежели жизнь с господством и царствованием и скипетрами.

      3. Если мы захотим представить и ночное время, то увидим монаха отличающимся службою Богу и молитвами, воспевающим гораздо раньше птиц, сожительствующим с ангелами, беседующим с Богом, наслаждающимся небесными благами, а начальствующаго над многими народами, областями и войсками, и обладающаго обширною землею и обширным морем - распростертым на ложе и крепко спящим; потому что монах питается такими яствами, которыя не требуют от него глубокаго сна, а последняго усыпляет роскошь и питие, удерживающее на ложе до самаго дня. У монаха и одежда и стол умеренны и соучастниками в яствах бывают подвизающиеся в той же добродетели, а царю необходимо украшаться камнями и золотом, предлагать блистательный стол и иметь соучастниками, если он неразумен, достойных собственной его порочности, а если имеет ум и смиренномудрие, то может быть честных и справедливых, но много уступающих первым в добродетели. Так, хотя бы царь был любомудр, он даже и мало не может приблизиться к доблестям монашествующаго. Он в путешествиях бывает обременителен для поданных, и живя в городе, и наслаждаясь миром, и участвуя в войнах, и требуя податей, и собирая войска, и проводя пленников, и побеждая, и подвергаясь поражению; потому что, подвергаясь поражению, он слагает на подданных собственныя бедствия, а побеждая становится невыносимым, украшаясь трофеями, и тщеславясь, и представляя воинам свободу грабить, расхищать, обижать путников, держать города в осаде, разорять домы бедных, от принимающих к себе их требовать каждый день того, чего не позволяет никакой закон, под предлогом какого-то древняго, беззаконнаго и несправедливаго обычая. Притом богатому царь нисколько не вредит такими тягостями, а причиняет зло бедным, как бы по-истине стесняясь богатых. А монах не таков, но, как только покажется, он является приносящим некоторую благодать богатым и бедным, одинаково тем и другим, облекаясь в одну одежду целый год и для питья употребляя воду охотнее, чем другие - чудное вино, для себя не испрашивая у богатых никакой - ни малой ни большой милости, а для бедных (испрашивая) многих и постоянных (милостей), с пользою для тех и других, и для дающих и имеющих получить. Таким образом он есть общий врач, одинаково и богатых и бедных, первых освобождая от грехов добрым увещанием, а последних избавляя от бедности. Царь, даже и повелевая облегчить подати, приносит пользу больше богатым, нежели бедным, а поступая напротив, (тем более) вредит имеющим мало; потому что богатому немного может повредить тяжесть податей, а домы бедных она как поток разрушает, наполняя селения воплями, и ни старости не жалеют сборщики податей, ни вдовства жен, ни сиротства детей, но безчинствуют во все время, как бы общие враги страны, требуя от земледельцев того, чего и земля не производила.

      4. Теперь разсмотрим и то, что монах и что царь доставляет подданным: этот - золото, а тот - благодать Духа, этот избавляет от бедности, если он добр, а тот молитвами освобождает души, одержимыя демонами. И если кому либо случится подвергнуться таким несчастиям, то он проходит мимо царя, как бы бездушнаго предмета, и поспешает в жилище монахов, как бы избегая волка и прибегая к зверолову, имеющему меч в руке; ибо что для зверолова меч, то для монашествующаго молитва. Подлинно, не так страшен для волков меч, как для демонов - молитвы праведников. Посему не только мы в нуждах прибегаем к святым монахам, но и сами цари прибегают к ним в опасных обстоятельствах, как бедные во время голода - к жилищам богатых. Ахав, царь иудейский во время голода и недостатка хлеба не полагал ли надежду спасения в молитвах Илии (3 Цар. XVII)? Езекия, имевший такую же власть и державу, находясь в болезни и ожидании кончины, видя наступающую смерть, не прибег ли к пророку, как сильнейшему смерти и подателю жизни (4 Цар. XX)? Также, когда разразилась война и Палестина была в опасности разориться до самаго основания, то цари иудейские, распустив войско, и пеших воинов, и стрельцов, и всадников, и военачальников и полководцев, прибегли к молитвам Елисея, так как думали, что служитель Божий заменит для них многия тысячи воинов (4 Цар, III). Точно также и царь Езекия, когда наступила персидская война, и город с величайшею опасностию колебался до самаго основания, и находившиеся на стене дрожали, страшились и трепетали как бы в ожидании грома или всеколеблющаго землетрясения, противопоставил молитвы Исаии многим тысячам персов, и не обманулся в надежде (4 Цар. XIX); ибо, как только пророк поднял руки к небу, Бог небесными стрелами прекратил персидскую войну, внушая царям почитать служителей Его общими спасителями земли, дабы они научились, принимая от праведников увещания ко всякому доброму и человеколюбивому делу, уважать эти советы и следовать благим внушениям. И не из этого только можно видеть различие того и другого, но, если случится тому и другому пасть, лишиться одному добродетели, а другому царства, то первый легко может придти в себя и скоро, очистив грехи молитвою и слезами, скорбию и попечением о бедных, опять удобно достигнуть прежней высоты; а ниспавший царь будет нуждаться во многих союзниках, многих воинах и всадниках, и конях и деньгах, (пребывая в) опасностях; последний всецело полагает надежду спасения в других, а первый получает спасение быстро вслед за желанием, усердием и переменою нрава; ибо царствие небесное, говорится в Писании, внутрь вас есть (Лук. XVII, 21). Даже смерть для царя страшна, а для любомудрствующаго безпечальна; потому что тому, кто презирает богатства, удовольствия и роскошь, для которых многие желают жить, по необходимости легко переносить и переселение отсюда. Еслибы случилось тому и другому быть убиваемым, то один подвергнется опасностям за благочестие, приобретая смертию безсмертную и небесную жизнь, а царь встретит в убийце тирана и искателя власти, представляя после убиения жалкое и ужасное зрелище; а видеть монаха, убиваемаго за благочестие - приятное и спасительное зрелище. Притом один будет иметь многих соревнователей его доблестей, подражателей и учеников, молящихся о том, чтобы оказаться подобными ему, а другой много потратит слов в молитвах, умоляя Бога, чтобы не явилось ни одного искателя царства. Даже перваго и убивать никто не осмелится, считая нечестием против Бога, если убьет такого, а на последняго возстают многие убийцы, искатели тирании. Посему этот ограждается воинами, а тот ограждает города молитвами, не боясь никого; царь всегда живет со страхом и в ожидании убийства, потому что он имеет при себе опасное любостяжание, а монах - безопасное спасение. Итак, кажется, довольно сказано мною о делах настоящей жизни. Если же мы захотим разсмотреть и будущее поприще, то увидим одного в блеске и славе, восхищаемаго на облаках во сретение Господа в воздухе, как вождя и наставника спасительной жизни и всякой добродетели; а царь, если окажется пользовавшимся властию праведно и человеколюбиво (но это весьма редко), сподобится меньшаго спасения и прославления, потому что они не равны, - не равны царь добрый и монах, живущий в высоком служении Богу; а если он окажется порочным и дурным, наполнившим землю множеством зла, то кто может изобразить бедствия, которыми он будет окружен, сожигаемый огнем, бичуемый, терзаемый, претерпевающий такия страдания, какия невыразимы словом и непереносимы делом? Все это представляя и помня, не должно восхищаться богатыми; ибо и владыка их, как оказывается, не может нимало приблизиться к добродетели монаха. Итак, когда ты увидишь богатаго украшеннаго одеждою, убраннаго золотом, везомаго на колесницах, выступающаго в блистательных выходах, не ублажай этого человека; потому что богатство временно, и кажущееся прекрасным истлевает с этою жизнию; а видя монаха идущаго одиноким, смиренным и кротким, спокойным и тихим, соревнуй этому мужу, окажись подражателем его любомудрия, молись о том, чтобы сделаться подобным праведнику; ибо просите, говорит Писание, и дастся вам (Матф. VII, 7). Это по-истине прекрасно, и спасительно, и благонадежно, по человеколюбию и промышлению Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.


К предыдущей странице       Оглавление       К следующей странице


This document (last modified October 15, 1998) from the Christian Classics Ethereal Library server, at @Wheaton College